В поисках счастья и «Гадкого Олега»: трип по Голицын Лофту
Где легально испробовать «траву счастья», чем цепляют русские парни немок и почему красные тапки — признак богемы, узнаете ниже
| Сворачиваю в большую арку. Попадаю в лофт, тускло освещённый подмигивающими из окошек гирляндами. Это «Голицын» и встречает он меня то ли хот-дожной, то ли какой-то сладкой завертушечной. В этом маленьком киоске повар-кассир переминает ингредиенты в контейнерах в целлофановых перчатках. А потом, их не снимая, отвечает на сообщение в телефоне. |
Чай на счастливых травках
| Четырехэтажный лофт — здесь множество дверей, которые могут привести и в рюмочную, и в татушечную, и в хиппи-лавку. Я в последней. — Чай возьмите — я его целый день гоняю. — девушка протягивает мне маленькую, тёплую китайскую чашечку. — Это «трава счастья» — сейчас вам будет комфортнее. Но я уже опрокинула эту чашечку, не дождавшись ее последних слов про траву. — На простой зелёный чай похоже, нет? — Нет... — девушка со стразой и дредами посмотрела на меня как на того, кому очень далеко до постижения дзена. |
Здесь пахнет ароматическими свечками и немного церковью. Фоном – музыка для релакса.
— Я с 2012 года в эту тему начала вникать. Во Вселенские установки. Хочется покинуть эту матрицу повседневной жизни.
Тут чай начал «осчастливливать» и меня. Ступни стали подрагивать и холодеть. А мне уже протягивают вторую чашечку. Пью залпом.
— Я с 2012 года в эту тему начала вникать. Во Вселенские установки. Хочется покинуть эту матрицу повседневной жизни.
Тут чай начал «осчастливливать» и меня. Ступни стали подрагивать и холодеть. А мне уже протягивают вторую чашечку. Пью залпом.
«Я раньше одна вконтакте Анастасия Счастливая была — теперь нас таких навалом. Счастье в тренде нынче.»
| — До этого времени жила в золотой клетке. Была и квартира огромная, и муж, и не работала вообще. Поняла, что от жизни не кайфую, а я то молодая. Взяла шмотки и свалила. Меня уже не смущают ни черепа, ни голубые новогодние леденцы в виде половых органов. Рассматриваю антураж и дослушиваю историю молодой мамы в дредах. — Я теперь стараюсь за все Вселенную благодарить. И ещё желания свои правильно создаю. Их в прошедшем времени нельзя формулировать. Давай, кстати, я к тебе в контакт постучусь. Протягиваю ей телефон. Есть ощущение, что могу отдать не только его, но и всё, что попросят. — Ха! Не могу найти себя. Я раньше одна вконтакте Анастасия Счастливая была — теперь нас таких навалом. Счастье в тренде нынче. Я бы не отказалась и от ещё одной дозы травяного — чаек зашёл. Но мне не предлагают. Выдвигаюсь из царства благовоний |
На лестницах свет лишь местами — все идут на ощупь, держатся за перила. Наверх поднимается пара: он с кольцом в носу и шапке, не прикрывающей уши — только макушку, она с чёлочкой на пол лба, как у Ахматовой.
— А вы вот куда идёте в 10 вечера?
— Отдыхать.
— В четверг?
— Ну да, бухать. Вы с нами?
— Не, спасибо…
— Вы из «Гадкого Олега»? — кидают мне вдогонку, но я уже на этаж ниже.
Заглядываю в бар, здесь долбит музыка — под неё подрагивает только голова диджея, на танцполе перекати-поле.
— А вы вот куда идёте в 10 вечера?
— Отдыхать.
— В четверг?
— Ну да, бухать. Вы с нами?
— Не, спасибо…
— Вы из «Гадкого Олега»? — кидают мне вдогонку, но я уже на этаж ниже.
Заглядываю в бар, здесь долбит музыка — под неё подрагивает только голова диджея, на танцполе перекати-поле.
Голосовые заметки путешественников
Недалеко из другого помещения вываливается красно-фиолетовый свет. Оттуда доносится смех и картавость. Рядом с входом стоит мужчина с синей бородой и пластиковым стаканом мутно-желтого в руке. В центре зала два больших мягких красных кресла. В них парни, им около 25-ти. Вокруг сидят кружочком человек 15.
— Я не понимал, почему любая немка готова была меня довезти. Видно было, что они могут не только меня подбросить куда угодно, но и... вечер провести не против. Мне говорит друг „Ты трезвый подходил?". Да, отвечаю. И он рассказывает, что немцы, мол — трусливые, а немки — мягко, не очень симпатичные, к ним трезвыми знакомиться почти не подходят. Вот, говорит, они за трезвых, а ещё и не местных так цепляются.
Похоже, что я на сходке путешественников, которые травят свои истории.
— Я не понимал, почему любая немка готова была меня довезти. Видно было, что они могут не только меня подбросить куда угодно, но и... вечер провести не против. Мне говорит друг „Ты трезвый подходил?". Да, отвечаю. И он рассказывает, что немцы, мол — трусливые, а немки — мягко, не очень симпатичные, к ним трезвыми знакомиться почти не подходят. Вот, говорит, они за трезвых, а ещё и не местных так цепляются.
Похоже, что я на сходке путешественников, которые травят свои истории.
«Самые приятные города: Таллин... Воронеж и Прага.»
В числе «фанатов» вижу семью — мама, папа и ребёнок. Мальчик спит, развалившись на стуле, мать что-то скрупулёзно записывает огрызком карандаша на клетчатом клочке бумажки, а отец рассматривает угол зала, где сидит компания девочек лет 19-20.
Путешественников-автостоперов спрашивают про самые «приятные города»:
— Таллин... Воронеж и Прага.
Путешественников-автостоперов спрашивают про самые «приятные города»:
— Таллин... Воронеж и Прага.
Во фраке и тапочках
Из соседней комнатушки доносятся звуки виолончели. Заглядываю и нахожу там четырех мужчин во фраках с красными бабочками, играющих на огромных скрипках. В глазах их одухотворённость, а выражение лица источает богемность. Вокруг них бегает парень с какой-то навороченной камерой. Есть ощущение, что такие должны появится только к году 2025.
— Джентльмены, взяли немного воздуха и ещё разочек последнюю партию. — диктует режиссер. В небольшом перерыве музыканты не позволяют себе расслабиться — в их спины будто вбит тростник, настолько идеальна их выправка. Почти все виолончелисты в чёрных вылезанно-лакированных туфлях, но один выбивается. У него подвороты на джинсах, на ногах красные тапочки, а лицо — самое умиротворённое в этой компании.
Добрыня и чёрные розы
Выхожу из Голицынского лабиринта на воздух. Мимо киоска с сахарными завертушками метровыми шагами идёт мужчина — под два метра, крепкий и блондинистый, напоминает русского богатыря. Как ковёр на плече несёт большой букет чёрных роз в такого же цвета упаковке. Окликаю, он притормаживает и почти поскальзывается, но удерживает равновесие:
— Я к подруге на день рождение, мы с универа знакомы. Она флорист, я хотел что-нибудь оригинальное… Поэтому, чёрные.
— А цена?
— 35 штук — 7-8 тысяч, не помню.
— Только цветы дарите?
— Ну, пока только цветы, а дальше …— делает паузу и с хитрым прищуром кивает — Посмотрим! — понимающе отпускаю его к подруге-флористу.
— Я к подруге на день рождение, мы с универа знакомы. Она флорист, я хотел что-нибудь оригинальное… Поэтому, чёрные.
— А цена?
— 35 штук — 7-8 тысяч, не помню.
— Только цветы дарите?
— Ну, пока только цветы, а дальше …— делает паузу и с хитрым прищуром кивает — Посмотрим! — понимающе отпускаю его к подруге-флористу.
Мой живот воет от передоза духовной и недостачи обычной, человеческой пищи. А тот скучающий повар-кассир смотрит на меня с надеждой, разминая целлофановые пальцы. Но не сегодня, дорогой повар, не сегодня. Я потратила все деньги на голубые новогодние сувениры из хиппи-магазина.
